Осознание воды как первопричины и источника всей жизни для тех, кто движется по земле, завися от ее богатства пищей и жизненно необходимым, отражается в посвящении истоков главных рек Западной Европы кельтской богине плодородия. Это посвящение, сохранившееся в кельтских топонимах, поддерживалось большим числом вотивных жертвоприношений - статуэток, черепов, драгоценных металлов, оружия и предметов обихода - которые были найдены в реках и святилищах у источников по всей Европе. Река Марн названа по имени Матрон, трех Божественных Матерей, а Сена - от Секваны, богини ее источника. В 1964 раскопки в этом святилище обнаружили около двухсот резных деревянных изделий, в том числе множество полных жертвенных статуэток, что показывает, что святилище служило целительным центром в римский период. Название "Рейн" - кельтское, и его восточные притоки носят кельтские имена: Некар, Майн, Лан, Рур и Липп. В Британии Северн назван по имени Сабрины, а Клайд по имени богини Клоты, Богини-Прачки, напоминая легенду о "Старухе у брода" - богине смерти, которую встречает обреченный герой, знающий, что конец его близок, видя, что она стирает его окровавленные одежды. Река и поток - живое воплощение Матери-Земли, но это не делает священными сами воды. Лишь особое сочетание разных минералов, растений и эфирных сущностей, происходящих от различных источников в особое время дня или фазы луны, создает воспроизводящую силу. В каждом священном месте имеется дух-хранитель, который пестует его, принимает ежедневные обряды согласно порядку и может материализоваться как кошка, рыба или птица, смотря какая форма наиболее угодна богине - даже в виде безобразной старухи или прекрасной девушки, в зависимости от обстоятельств и намерений гостя или вторгшегося в его предел. Такие места были вратами чрева Матери-Земли, которую призывали под многими именами и во многих аспектах. Имеется множество галльско-романских рисунков Матрон, Матери, изображенной в виде триады - повторяющийся мотив в кельтском искусстве и литературе - несущей детей, cornucopias и корзины с плодами. Другим популярным образом была Эпона, обычно изображавшаяся на лошади, а иногда - с жеребенком, откуда, возможно, происходит история леди Годивы и другие народные легенды, связанные с лошадью. Богиня щедра, но также и беспощадна. Луна с ее таинственной властью над приливными волнами и регулярными истечениями менструальной крови, является центром универсального набора символов; она стоит во главе ночных ритуалов, связанных с такими животными, как кошка, змея и волк. В греческой легенде, как и в кельтской, она обобщена с тройственной богиней, которая ведает рождением, жизнью и смертью: триадой девы, невесты и старухи, Морриган, Махи и Бадб в Ирландии, Персефоны, Деметры и Гекаты в Греции. Древние галлы, теология которых исчезла вместе с их устной традицией, оставили безымянные двух- и трехголовые фигуры, которые неоспоримо говорят о постоянных кельтских символах: двойственное, двуликое состояние и циклическая природа триады. Характерная манифестация аспекта матери-пожирательницы у этой богини в кельтской символике - и аналогия кровавой Кали у индуистов или Коатликуэ у ацтеков - графически иллюстрируется резным мотивом, известным под названием Шила-на-гиг, в средневековых церквях и замках. Обычные приметы Шилы-на-гиг - "безобразное, маскоподобное лицо, обтянутое кожей, с огромным разинутым ртом, торчащими ребрами, огромными гениталиями, поддерживаемыми обеими руками, и согнутые ноги", намекая на неограниченные сексуальные возможности, но в то же время и комически напоминая нам о нашем происхождении. Такие фигуры, выражая интимный и трепетный взгляд на загадку рождения и символизируя момент, когда отделяется окровавленная плацента и высвобождается новая жизнь, говорит о глубине смысла, лежащего в гротескном юморе некоторых кельтских сказок. В ирландской истории "Разрушения Дома Да Дерга" дом символизирует царственный чертог тела. После заката к одной из семи дверей подходят три чудовища - тройственная богиня в образе Кали или матери-пожирательницы - и требуют, чтобы их впустили. В ночь нового года, Самайн (или Хеллоуин), между полуночью и рассветом - время между времен - им нельзя отказать. Лицо одной старухи, как описывается, было таким безобразным, что если "ее нос был бы закинут на ветку и застрял бы там... то нижняя губа ее достала бы до колен". У второй "губы на щеке... и нижняя борода (?), свисающая до самых колен". Триаду дополняет отвратительное одноглазое и одноногое существо, держащее под мышкой свинью. Так обычно описывается древнее племя фоморов, о которых рассказывается, что эти ночные великаны постоянно враждовали с кельтами - Туата Де Данан, или детьми богини. Ритуальное развитие сказки и постепенное разрушение дома также указывают, что история эта может быть символическим описанием кельтского погребения, в котором имущество, слуги и даже члены семьи подвергались ритуальному сожжению вместе с телом умершего вождя. Как дарительница и отнимательница жизни, тройственная богиня ведает рождением, женитьбой и смертью короля, ее земного супруга. (Так, обряды в честь индийской богини Дурги включали жертвоприношение свиньи или кабана, и демонический жрец-король, совершавший жертвоприношение, олицетворял собой смерть. В конце празднества образ Дурги Кали погружался в воду, чтобы укрыть его от лучей утреннего солнца.) Ритуальное родство, по видимому, было поводом для человеческих жертвоприношений. Роберт Грейвз в "Белой Богине" подытоживает этот ритуал, как он отражается в мифах из многих европейских и среднеазиатских источниках. Он дает царственной жертве имя греческого героя Геракла, чья сила и мощь делают его символов жизненной силы растительного царства. В середине лета, в конце его годичного правления, Геракла поят медом и вводят в круг двенадцати камней, выставленных вокруг дуба. Дуб рассечен в форме буквы Т. Геракла привязывают к него ивовыми прутьями пятикратно, связывая вместе запястья, шею и лодыжки. Затем его бьют, бичуют, ослепляют или кастрируют, сажая его на оплетенный омелой кол, и наконец расчленяют на алтарном камне. Все это проделывается с высочайшей торжественностью, и кровь его, собранная в каменную чашу, разбрызгивается на все племя. Все присутствующие приобщаются к телу мертвого царя, чтобы стать сильнее и плодовитее. Геракл, узнаваемый по львиной шкуре и палице, появляется во многих обличьях в изобразительном искусстве и легендах кельтских стран. Ирландский Дагда, Добрый Бог, с его палицей, которая может убивать и воскрешать, одеянием, сделанным из шкуры дикого зверя, и огромным телом имеет много общего с мифом Геракла - также как и огромная фигура Великана Керна Аббаса в холмах Англии. Трепет и страх, внушаемый такими богами, и психологическая память о древних сельскохозяйственных обрядах повышают комический акцент в популярных мифах. Известного некогда как Владыка Совершенного Знания, Дагду в одной сказке издевательски угощают овсяной кашей, налитой в огромную дыру в земле, и в ней плавают "целые козы и овцы, окорока свинины и множество сала', которую он черпает ложкой, достаточно большой, чтобы уместить мужчину и женщину, лежащих бок о бок. Сексуальные качества этого бога всегда ярко выражены, и его мощь никогда не подвергается сомнению. Даже после такого огромного обеда ему еще удается отделать дочь своего врага Тетры, "хотя и не без труда", а она в свою очередь обещает уничтожить своего отца, "лишив его крови сердца и печени храбрости". Сочетание Дагды с богиней Морриган или его распинание реки-богини Боанн на девятимесячную ночь удовольствия - грубые и простые буквальные воплощения ритуала брака между двумя первичными формами стихийных божеств. Одна из функций популярного мифа и легенды состоит в низведении таких существ с их психологически пугающего уровня в персонажи грубого веселья; в ирландских сказках такие воспоминания обычно экстраполируются в потешные описания божественных аттрибутов в терминах еды и секса.
